ИЗ КНИГИ – ГИРЛЯНДЫ

Это – звено книги; она помалу копится давно, уже на пол-объеме и, Бог даст,

допишется. Основой будет макси-цикл сонетов (почти 250) единой гипер-структуры.

Задача для дурдома, лабораторная сверх-игра, кухонные радости безумца-Шляпника

из Алисы ? Но я, действительно маниакально любя этот старый – и не стареющий

– способ речи, считаю сонет абсолютно универсальным языком стиха на все

времена, темы и стили.

Один этажик будущей конструкции это, наверное, не докажет. Все ж рискую

предложить его читателям моей любимой газеты.

Странному определению ( анфилада-галерея ) не дивитесь; книга мыслится как некое

здание, не то аттракцион-лабиринт рода давних парковых павильонов с кривыми

зеркалами, не то современный экспо-билдинг. Возможно, назову её: Комнаты эха .

Хотя можно б определить просто: книга о любви (что вряд ли ощутимо по этому

фрагменту) или – книга для филолога . Под филологом разумею нормального

грамотного читателя, ориентирующегося в мире старой литературы. Таких читателей

еще помнят люди моего (и постарше) поколения, мы и сами, смею полагать, были ими;

надеюсь, они и впредь у нас не переведутся.

Может, кого-то этот циклик и затруднит: смесь литассоциаций, полу- и прямых

цитат, обыгрышей, аллюзий и теней, допускаю, избыточно пестра. Тут – дорогой мне

Шекспир и его герои (в первую голову – двое, или единый Янус: любезный сердцу датский

принц и Йорик, ведь и Лиру Шут – альтер эго), и не менее любимый Пушкин; а еще тени и

блики из самых ранних авторов и книг: от легенд о короле Артуре до фэнтези Толкина;

от Свифта, Сервантеса, Рабле – до Горького и…Визбора; от Библии до советского

спортивного марша. Мелькнут – почти незаметно – Фонвизин и поэт-декабрист, Брехт,

Грин; в трио с Киплингом и поэтом-ифлийцем – Блок; Вознесенско-Высоцкий; рядком с

Отелло – набоковская Лолита и…Киса из 12-ти стульев ? Почему не рогач-Лоханкин?

Потому, что тот – никого не убил?.. И шаржи-вариации Маяковского. И одиозное

добро с кулаками , что глянется почти цитатой из шекспировского злодея, да еще

примененной к убийце-Гамлету…Мешанина, конечно, дикая, в том числе и стилевая, где в

одном стихе, а то и в одной строке и даже в одном слове – и стёб, и пафос. И все –

отзеркаливает, аукает эхом соседа или дальнего. Осколок древнего летописного оборота

прозвучит вдруг – на слух – гаерским pl. (как пишут в англо-русских словарях) имени

путаны из романа Золя. Персонаж озорника Лира (Эдварда!) обернется самим

Шекспиром, с его такой нашей жутью абсурда, а фольклорная страшилка-считалка

запоет на миг интонацией Гоголя, а тот чем-то напоминает о Донне, помянутом

раньше… И все они – тени из мира театра. Мира сцены, и того, который, как известно,

весь мир . И вдвое непросто (или скучно, как глухому на ток-шоу) будет, повторюсь,

тому, кто плохо помнит или мало читал Ш. Но так уж написалось. В конце концов,

автор и сам был – совфилолог по вузу.

Кстати, для филолога . Об архитектуре сонета: тут представлены, соблюденные

досконально, все семь (их именно столько по канону; в венке семерка структур

зеркально двоится) классических итальянских схем. Формальная верность схеме – вещь

нечастая в сонете за все восемь веков его жизни, даже у отцов и мэтров жанра, ведь и

А.С. в своем знаменитом Суровый Дант… - объединил разные сонетные системы.

А вообще – все, поверьте, много проще, чем я вас тут пугал, никакой такой особой

эрудиции вам не потребуется, уровень материала, которым владеет и сам автор, -

средне-хрестоматиен. За малым исключением, даже не вузовский – школьный еще

(спасибо училке Вере Федоровне) запас…

АНФИЛАДА-2

или

ГАЛЕРЕЯ ВТОРОГО ЭТАЖА

В ПРИЦЕЛЕ ГЛАЗ И ЛЕЗВИЙ…

второй венок сонетов

I

К тоске бессмертья ты приговорен.

Кудесник Мерлин, шулер Калиостро,

Бродячий Жид, Летучий Шкипер…В пестрой

Теперь ты стае проклятых имен.

Мы, каждый, - под своим крестом. Мой Донн,

Мой страстный Джон, мой колокол с погоста,

Ошибся ты: всяк из бродяг – суть остров,

И от собрата – бездной отделен.

Плавучий камень в океанах смрадных,

Не витязь аваллонского спецхрана,

А вечно-дряхлый свифтовский струльбруг…

Не старится – лишь тот, со взглядом странным.

Кого ты ищешь меж виллис-подруг,

Мой бледный принц, убивец невозбранный?

II

Мой бледный принц, убивец невозбранный!

Утешьтесь, сэр: Офелий больше нет.

Идут на ны канканным па таранным

Одиллии в обличиях Одетт.

Миранда делит рэкет с Калибаном.

Вдова Отелло – мэр. С ней спит сосед,

Сенатор Яго. В звездах поп-экрана

Виола с братцем – Трансвестит-дуэт .

Джульетта Банк Монтекки по судам

Мотает за растленье юных дам –

И разорит их поздно или рано.

В римейке Киллер датский нужен шут

По кличке Череп . Вас на пробы ждут:

Как датский дог, вы смотритесь шарманно.

III

Как датский дог, ты смотришься шарманно:

Крахмальный ворот, черное трико…

Вот так бы вышел просто и легко

Печальный клоун, йорик иностранный.

Тебе он был – чужак из стран буранных,

А мне он братом был и земляком.

Он с зонтиком играл, как со щенком,

И солнышко носил он в кейсе драном.

Он умер молодым. Шута забыли.

Почтим коллегу. Как сыграл бы он

Тебя, мой принц! Ладони бы отбили

Бомонды лож. Галеркой шел бы стон.

И слезы смеха лил бы в изобильи

Партер, игрой и гримом покорен.

IV

Партер игрой и гримом покорен.

Какой он душка! Он зрачками в душу

Нам повернул глаза. А как умен!

Он наши души потрясет – как груши,

И отрясет плоды злонравья - с жён,

С мужей – оковы тяжкие. Петушьей

Отвагой озарен и окрылен,

Взорлит наш дух у плоти в хламьей туше.

И захотим мы наши всем рекордам

Дать имена. И зазвучим мы гордо –

Ты, я ли, Магомет, Наполеон…

И выйдут в город зрительские орды.

И заслонит дождя косая морда

Театр: фольгу клинков, картон корон…

V

Театр! Фольга клинков, картон корон.

И там, в тени блистающего сора,

Сквозь вязь нас возвышающего вздора,

Он – у фанерных крашеных колонн.

Нелепейшим сюжетом изнурен,

Все страсти и мордасти Эльсинора

Собрал он, как магнит. И будет скоро

С ума сведен, убит и погребен.

…Растаскан текст на общие места.

В кулисах – сплетни. В зале – маета.

И что Гекуба – зрителю-гурману!

А у того, на сцене, - рана рта

Дрожит. И каплет корчащейся раной

Изящный треск трагедии карманной.

VI

Изящный треск трагедии карманной

Внезапно смолк. И вот накрыла зал,

Смыв походя белила и румяна,

Великая и грубая слеза.

Всю скорбь и желчь, все дрязги и романы,

Измены и обеты он связал,

Миг тишины…И вдруг – скрипуче-рваный

Шарманки вздох ударит по глазам.

Не месяц ли звенит нам из тумана?

Как нежен ржавый нож его тоски!

Мой принц! Напоминать нам негуманно,

Что жить-то нам до гробовой доски –

Не там, где рифмой гладят языки,

Где все – и яд, и кровь, и смерть – обманно.

VII

Где всё – и яд, и кровь, и смерть – обманно,

И где сукно – не просто так черно,

А черных дум метафора оно,

Там бродят люди снов – театроманы.

У них глаза – провидцев и шаманов.

Как дегустатор пробует вино,

Так им цедить по капельке дано

Жест Лира, вопль Медеи, взгляд Жуана.

Они – свои на празднике игры.

Но ночевать – брести к себе в шатры,

Изодранные прозой, им придется.

…Усни, тьмой низких истин окружен.

И свет высокий лжи во сне вернется:

И верность жён, и бред любви, и трон…

VIII

И верность жён, и бред любви, и трон –

Все суета, мой принц. Ты прав: не стоит

Булавки это вервие простое,

Удавка-жизнь, когда и смерть – лишь сон.

Но есть одна препона из препон:

Себе-то в ухо, скептик мой, мой стоик,

Мы не вольем убойного настоя.

Вот истина, хоть нам и друг Платон.

А допекут, - уж им не отвертеться,

Возлюбленная будь, её отец ли:

Всем по серьгам. Ни мести в нас, ни злости:

Кулак и меч – орудия добра.

Мы, дети мысли, не играем в кости:

Умри-воскресни - детская игра.

IX

Умри-воскресни , детская игра.

Офеличка бежит купаться в омут.

Ребячий визг в ночной дыре двора –

Там Хотспера кончает тезка Монмут.

Мавр и нимфетка катят в номера,

На случай прихватив из детских комнат

Гарроту с бритвой. Дозу перебрав,

Бомжата Лир с Тимоном в луже мокнут.

Повсюду - жизнь! Резвится детвора.

О, папа Вильям, с каждым веком проще нам

Вставать ногами вверх эт цетера.

…Четыре копа вынесут с жилплощади.

Вставайте, бард! Рассвет уже полощется.

Марш отфюнебрен. Воскресать пора.

X

Марш отфюнебрен. Воскресать пора.

Сам Фортинбрас с его штурмовиками

В гримерной ждут с лавровыми венками.

А там – банкет, и тосты до утра.

Легко ли изгаляться у ковра

В прицеле глаз и лезвий…Вам бы с нами.

Бронежилет – в поту. И сам власами –

Что дикобраз. И так – все вечера.

…Банкет у них при фраках и свечах.

Кихана, друг, расслабимся на час.

Мигни Альдонсе, - отвлечет ораву.

А к нам брат Жан с Панургом невзначай

Причалят. И потринкаем на славу.

Что за судьба! Опять – избыть отраву…

XI

Что за судьба! Опять избыть отраву

Предательства. И кровь профильтровать.

Забыть, что сам толкал в речные травы

И не давал любимым выплывать.

Не помня зла, греха, дурного нрава,

Улыбку их прощальную призвать

На свой закат. И, как алмаз в оправу,

Вправлять её в прокрустову кровать.

И за своё Несбывшееся драться,

Как русский негр с тем полу-нидерландцем,

Полу-французом, - насмерть… С похорон

За брачный стол любимые садятся.

А ты – сумей, под свист иль плеск оваций,

Встать, пряча рану, выйти на поклон…

XII

Встать, пряча рану, выйти на поклон

К обрыву рампы. Дальше – тишина.

Безмолвствует народ. Он сыт сполна.

Он зрелищем по темя утомлен.

Зуд утолен. Да зуб не удален:

Зол Бардольф – честь воров ущемлена,

А Джеку Кеду бредится спьяна,

Что в принцах-то природных – он рожден.

Народные трибуны, волчья сыть!

Кориолан и Марк Антоний правы:

Лишь мертвых вы умеете любить,

Еще – ярмо с гремушкой, да халяву,

Да сладость права: бить или не бить.

…Какой за сценой век? Не вспомнить, право.

XIII

Какой за сценой век? Не вспомнить, право.

…Горбатый Дик, по дантовым кругам

Сходя, как был любовью, мой кровавый,

Ты обделен, несчастный уркаган!

Ты, анадиомена и шалава,

Моя Крессида, - как война долга!

А Троя все горит, Ахиллы бравы,

Гной кипятит макбетова карга.

Есть многое на свете, друг Гораций,

В чем нас мудрей – Полоний с Розенкранцем,

Эстета Фета – раб его Семен…

Мозолит совесть. Замыслам-гигантам

Как дохромать сквозь кровь и пыль до Ганга?

Вне времени – как внять глагол времен?

XIV

Вне времени – как внять глагол времен

Во времена разруба и распада?

Успеть бы, как Фальстаф перед расплатой,

Понять, обнять лугов зеленый лен.

Там чудеса. Там шутит Оберон.

Целует Лира дочь в седые патлы.

И крепче смерти любят Клеопатры.

И ослик-ткач Титанией пленен.

…Свободы черной музыкой прельщен,

За изгнанного Просперо отмщен

Мир тварный, Сикораксы злое семя.

Лишь ты хранишь безумный рой племен,

Мой Арахорн, угрюмый страж Средземья.

К тоске бессмертья ты приговорен.

XV

К тоске бессмертья ты приговорен,

Мой бледный принц, убивец невозбранный.

Как датский дог, ты смотришься шарманно.

Партер игрой и громом покорен.

Театр! Фольга клинков, картон корон,

Изящный треск трагедии карманной,

Где все - и яд, и кровь, и смерть – обманно,

И верность жён, и бред любви, и трон…

Умри-воскресни , детская игра!

Марш отфюнебрен. Воскресать пора.

Что за судьба! Опять – избыть отраву,

Встать, пряча рану, выйти на поклон…

Какой за сценой век? Не вспомнить, право.

Вне времени – как внять глагол времен?

* * *

Валерий Ананьин